Уважаемые братья и сестры! Много уже было сказано и написано о траурных днях Мухаррама. Много мистерий сыграно для того, чтобы воскресить исторические события, напомнить нам об уроках Великой Жертвы Непорочного Имама — да будет с ним мир и милость Аллаха. И все равно слова не иссякнут в стремлении передать те чувства, которые внешне кажутся простыми и понятными, но на деле — предельно глубинными, чувства невинного человека, приносящего себя на заклание на алтарь веры.Не так давно мы отмечали Курбан-Байрам — величайший праздник мусульман. Но, как и в жизни, в Исламе радостное и горестное порой неразрывно переплетаются друг с другом. Радость праздника Курбан — всегда со слезами на глазах, ведь, воскрешая в памяти чудесное спасение Исмаила (а), мы переживаем и трагедию отца, приносящего в жертву собственного сына, еще не ведая о замысле Всевышнего. Именно трагедию, ведь повиновение воле Всевышнего и исполнение ее без колебаний еще не означает того, что отец не испытает ни малейшей горечи утраты своего первенца. Кто как не мы, шииты, лучше других переживает это, отмечая вслед за Курбаном и первые дни Мухаррама, переживая каждый год снова и снова трагедию имама Хусейна (а) и его семьи?В том — высший смысл шиитской мистерии, дающей нам главный урок жертвенности, перекликающийся с мотивом евангельской притчи о последней лепешке, отданной от чистого сердца бедной женщиной. Урок этот говорит нам о том, что не та жертва совершенна, которая велика, но та, которая безмерно дорога. И, будучи мусульманами, беспрекословно покорными Всевышнему, мы всегда должны быть готовы пожертвовать ради Него самым дорогим. Но как мы узнаем, что нам действительно дорого? Только по степени пережитой трагедии от утраты. И потому, именно потому, мы не считаем уместными намеки буквалистов о недопустимости траура в дни Ашуры — дескать, имам Хусейн (а) своим подвигом заслужил рай, и надо бы радоваться... Но все переплетено — и радость, и горе, и праздники со слезами на глазах, и траур с радостной улыбкой на устах. Радуясь за обретение райской участи имама Хусейна (а), мы одновременно продолжаем скорбеть по его утрате — и, более того, сопереживать его личной трагедии. Ведь и для него (а) величие принесенной во имя Аллаха жертвы при Карбале измерялось именно тем, что жизнь свою и своих близких он любил — как величайший дар Всевышнего, как чудо, позволяющее увидеть свет, соприкоснуться с мудростью, почувствовать благодать сердцем.Этот дуализм трагедии и восторга пронизывает не только памятные даты, но сопровождает каждого мусульманина на протяжении всей его жизни. Только поняв, как исполнение повеления Всевышнего бывает одновременно легко и непомерно тяжело, мы можем постичь психологию Ислама — преданности Всевышнему и осознанной, а не фанатичной покорности.История, в конце концов, знает немало примеров того, как люди легко расстаются с жизнью. Можно вспомнить и ваххабитских смертников, и японских самураев. Да стоит ли далеко ходить? - говоря о шиитских имамах (а), не обойдем мы вниманием и участь имама Али (а), убитого проклятым Ибн Мульджамом. Мы говорим о нем «проклятый», вспоминая совершенное им злодейское убийство, но, в то же время, вспоминаем и о его фанатичной стойкости. Это о таких, как он имам Али (а), обращаясь к своим сподвижникам, говорил: «О, если бы вы на пути Истины были так же тверды, как эти — на пути своего заблуждения!». Несмотря на повеление имама Али (а), если ему не удастся выжить, отплатить своему убийце одним ударом на один удар (испытывая нечеловеческие муки предсмертной агонии, имам (а) и здесь не забывал о справедливости!), сподвижники имама (а) заставили Ибн Мульджама умирать в страшных мучениях, но до самого конца он продолжал читать Коран, будучи фанатично убежденным в собственной правоте.Возникает вопрос: можно ли сравнить жертвы, принесенные Ибн Мульджамом, террористами-смертниками или японскими камикадзе с подвигом Имама Хусейна (а)? И если нет (подсознательно такой ответ напрашивается сам собой), то почему?Действительно, если отбросить все эмоции и проанализировать сухие факты — в чем кардинальное отличие жертвы Имама (а)? Только ли в том, что она была, в отличие от остальных, принесена за святое и правое дело? А если подойти к вопросу с сугубо качественной оценкой — ведь, в конце концов, также, как сумасшедший никогда не признает своего сумасшествия, стоящие на пути заблуждения также свято убеждены в своей правоте, - так в чем же главный критерий, выделяющий готовность к жертвоприношению во имя Аллаха Хазрата Ибрахима (а) и имама Хусейна (а)?Ответ мы находим в Священном Коране, в суре «Йусуф», в рассказе об искушении пророка Йусуфа (а) в Египте, когда тот говорит, обращаясь к Всевышнему: «Господи, тюрьма милее мне того, к чему они меня призывают. Либо Ты отвратишь от меня их козни, либо я склонюсь к ним и стану одним из невежественных!» (Коран, 12:32). Будучи искушаемым неверной женой египетского вельможи (Потифара), хазрат Йусуф (а), тем не менее, принял четкое для себя решение: ни при каких обстоятельствах не поддаваться соблазну ослушаться Господа. Иначе и быть не могло — в особенности, согласно шиитским представлениям, согласно которым мы обязаны верить в безгрешность (исмат) Пророков и Посланников Всевышнего и их Имамов (а). Что есть безгрешность — исмат? Это — способность на много шагов вперед предвидеть тяжкие последствия любого, даже самого малого греха, и, как следствие, категорический отказ от его совершения задолго до того, как безгрешный человек окажется на грани такого проступка. Но умение предвидеть и принимать решения — это отражение разумного сознания человека. И именно к подчинению жизни разумным решениям зовет нас Коран, постоянно подчеркивая во многих местах, что это - «книга для людей размышляющих».Все это — правда, но есть и другая правда: эмоциональная сторона человеческой натуры, не подвластная логическим доводам. Есть эта сторона и у Безгрешных, ибо они — физиологически — такие же люди, как и мы с вами. Подчинить эмоциональную сторону разумной — это значит следовать путем Ислама (полной и безоговорочной преданности Создателю), но речь при этом не идет о том, чтобы отвергать эмоции и чувства, превращая человека в послушную машину.В этом и состоит разница между имамом Али (а) и его убийцей Ибн Мульджамом, между имамом Хусейном (а) и хариджитами, между хазратом Ибрахимом (а) и камикадзе. Наши безгрешные — да пребудет с ними мир — никогда не были машинами, и все их непоколебимые решения, направленные на исполнение воли Всевышнего, зачастую сопряженной с необходимостью принесения жертвы, неизбежно пропущены сквозь горнило глубочайших душевных терзаний. Коран говорит о пророке Йусуфе (а): «Но терзалась она мыслями о нем, и он терзался мыслями о ней, если бы не увидел доказательства своего Господа» (Коран, 12:23). Что это означает? Допустил ли хазрат Йусуф (а) хоть каплю сомнений перед лицом соблазна? Конечно, нет, мы не можем в такое поверить. Но эти слова Всевышнего, говоря о «заботе» или «душевных терзаниях» (араб. - «хамм»), напоминают нам о том, что жизнь — это арена испытаний для всех, и пророки Всевышнего (а), как пример для остальных, подвергаются им в полной мере.Чего бы стоил подвиг хазрата Йусуфа (а), если бы он имел бесчувственное сердце, не ценил женскую красоту, не умел восхищаться радостями жизни? Чего стоил бы подвиг хазрата Ибрахима (а), если бы он легко отдал своего сына, занося над ним нож с каменным сердцем? И чего бы стоил подвиг самого сына, который, зная о повелении Всевышнего и покоряясь ему, говорит своему отцу: «Ты найдешь меня, если пожелает Аллах, терпеливым»? Терпение — это то, что сопряжено с муками и терзанием. Значит, хазрат Исмаил (а), живой образец покорности Всевышнему, в то же время не был воспитан в духе камикадзе, презирающего жизнь и с легкостью расстающегося с нею, как с чем-то ненужным и лишним!Имам Хусейн (а) на поле битвы при Карбале, окрапленный кровью новорожденного младенца, восклицает, по достоверным хадисам, о том, как легко отдавать
Во имя Аллаха, Всемилостивого, Всемилосердного!
