Несмотря на обилие изданий на русском языке переводов мусульманского Священного Писания, появившихся в последние два десятилетия, остается вполне актуальным создание нового, научно-академического перевода Корана, в подобающей мере отвечающего современным методологическим и методическим требованиям.
Ниже излагаются некоторые наши соображения касательно такого издания.
Перевод коллективный и обстоятельно комментированный
Нам представляется, что, в отличие от наличных переводов, предполагаемое издание должно нести коллективный характер. Это призвано, среди прочего, свести до минимума возможный субъективизм в выборе принципов и правил работы над переводом и комментариями. В работу над ним надо вовлечь всех крупных арабистов и исламоведов не только России, но и других стран СНГ.
В рамках подготовки данного перевода необходима организация различных тематических дискуссий и семинаров, способствующих выработке общей концепции, главных методологических и методических установок. Целесообразно также издавать промежуточные варианты и распространять их по научно-академическим и духовным мусульманским инстанциям с целью обсуждения. Эти же варианты можно будет размещать на интернетовском сайте, частично – в периодической печати.
Новый перевод непременно должен включать в себя всеобъемлющий научный аппарат. Его корпус могли бы составить следующие четыре компоненты:
1) введение
2) собственно перевод
3) комментарий
4) указатель.
Введение должно содержать очерки об исторической и религиозно-духовной обстановке, в которой возник Ислам и был ниспослан Коран; о жизни пророка Мухаммада; об истории письменного свода Корана; о его композиции, языке и стиле; о его месте в религиозной жизни мусульман, в исламской культуре в целом; об этикете и правилах чтения Корана; о мусульманской коранистике (хронология текста, «обстоятельства ниспослания», «отменяющее и отменяемое», канонические «чтения», чудесность/неподражаемость – и‘джаз Корана и т.п.); о мусульманской экзегетике (с ее различными школами); об истории перевода Корана на другие языки и особенно на русский.
Комментарий к Корану должен носить всесторонний характер – философский, богословский, юридический, исторический, компаративистский (сравнение с Библией) и лингвистический. Здесь необходимо отражать мнения всех основных традиционных школ и толков в Исламе – суннизма и шиизма; мутазилизма, ханафизма-матуридизма, ашаризма и саляфизма, фальсафы и суфизма; восьми толков-мазхабов фикха (ханафитский, шафиитский, маликитский, ханбалитский, джафаритский-имамитский, зайдитский, ибадитский и захиритский), а также реформаторско-модернизаторский подход. Нужно учесть и различные канонические «чтения» (кира’ат) Писания.
Указатель призван совмещать в себе функции индекса и путеводителя. Он должен включать в себя подробный словарь личных имен, этнических и географических названий, тем и сюжетов.
Новое издание одновременно можно осуществить в разных вариантах:
1) в полной версии, описанной выше (предположительно в четырех томах), 2) в малой версии, включающей собственно перевод Корана, небольшое введение, подстрочные текстологические параллели (указания на другие места в Коране, где говорится о данном предмете), а также минимальные комментарии и краткий указатель, 3) трехтомное издание: первый том включает в себя перевод и арабский оригинал, второй том – введение и путеводитель, третий — комментарии. Кроме того, отдельные компоненты издания, по-скольку они имеют самостоятельный характер, можно будет издавать отдельно: введение (может использоваться как учебник в образовательном курсе по коранистике), комментарий (в курсе по тафсиру), путеводитель (как справочное издание).
Свободный от неадекватных средневековых интерпретаций
Необходимость компаративистских комментариев обусловлена не столько условиями проживания мусульман в иудейско-христианском окружении, сколько требованиями более глубокого постижения самого Корана, доктрину которого объединяет с библейской и идея единобожия, и близкое видение истории, и морально-нравственные ориентиры. Знакомство с откровениями Торы и Евангелия важно и для прослеживания эволюции способов и форм Божьего обращения к человечеству.
Сравнение этих Писаний призвано прежде всего выявить общие для всех трех аврамических религий духовные ценности. Конечно, мы должны отстаивать правоту своего вероучения, но диалог с «людьми Писания», как нам заповедует Коран, следует вести «наиблагообразнейшим образом», предельно корректным и доброжелательным. Приверженцы монотеистической традиции должны всегда помнить о необходимости укрепления (а не подрыва!) позиции всех трех великих посланий Бога, особенно в условиях наступления неоязычества, атеизма и сатанизма.
Поэтому в комментариях к переводу Корана мы должны отказаться от средневекового понимания догматической полемики нашего Писания с некоторыми иудейскими сектами Аравии, от неверного распространения такой полемики на иудаизм в целом. Это касается, в частности, положения об Эздре/Узайре как «сыне Божьем» (9:30) и о святотатственных отзывах о Боге (напр., 3:181; 5:64). Точно так же следует отмежеваться от средневековой практики приписывать всему христианству вульгарно-примитивное понимание Троицы и богосыновства, имевшее хождение среди определенных христианских сект Аравии, против которых, собственно, и выступал Коран. Надо перестать твердить об искаженности библейского текста, тенденциозно истолковывая соответствующие айаты: если Коран десятки раз говорит о подтверждении Пророком истинности Писания, имевшегося у его современников из числа иудеев и христиан, то любое усомнение в подлинности Библии оборачивается против самого Писания нашего!
Крайне важно также преодоление воинственно-наступательной интерпретации Корана, которая имела значительное распространение у средневековых богословов и которая питает современный экстремизм, отчасти и терроризм. В первую очередь это касается «айата о мече» — «Убивайте язычников везде, / Где только их ни встретите» (9:5) и «айата о джизье» — «Сражайтесь с получившими Писание [т.е. с иудеями и христианами]…/ Пока не станут платить джизью…» (9:29). Богословы-милитантисты считают, что эти два айата «отменяют» все исчисляемые сотнями предыдущие айаты из более 50 сур, заповедующие миролюбие и терпимость к другим вероисповеданиям, и что отныне Пророку и мусульманам было велено вести тотальную войну против иноверных: «людям Писания» (т.е. иудеям и христианам) предлагается принять Ислам или платить джизью (подушный налог), а язычникам – выбирать между Исламом и смертью (некоторые богословы добавляют: и джизью). В действительности же эти айаты относятся исключительно к частным случаям, по отношению к тем, кто враждует с Исламом или намеревается напасть на мусульман. А джизья, о которой говорится здесь, есть не что иное, как контрибуция, или репарация, на языке современного международного права – штраф, налагаемый на побежденную сторону за агрессию и за ущерб, нанесенный подвергавшейся нападению стороне.
В милитантистском духе искаженной интерпретации подвергался айат 2:193 и близкий ему айат 8:39. Слово фитна в айатах понималось как «многобожие» или «искушение [многобожия]», а заповедь айатов интерпретируется в смысле повеления мусульманам сражаться за искоренение всех форм отклонения от истинной веры, «покуда религия не будет принадлежать только Богу/Аллаху»! На самом же деле данные айаты имеют совершенно противоположный, анти-насильственный смысл. Ибо в действительности слово фитна означает насильственное отвращение от веры. И этим айатам более адекватен следующий перевод:
Сражайтесь с ними,
Доколе не прекратятся гонения из-за религии,
И о всякой вере будет решать сам Бог.
Более подробно на искаженном, ригористском и милитантистском, истолковании коранических айатов, относящихся к свободе вероисповедания и религиозному многообразию, мы остановились в очерках, впоследствии собранных в книге «На пути к коранической толерантности» (Нижний Новгород: Издательский дом «Медина», 2007), к которой мы отсылаем заинтересованного читателя. Здесь хотелось бы обратиться к примерам из другой сферы — социальной.
Айат 4:34 многие средневековые богословы истолковывают в смысле дозволения мужьям бить своих непослушных жен: «А тех женщин, непокорности которых вы опасаетесь, увещевайте, избегайте на супружеском ложе и побивайте» (перевод Э. Кулиева; у В. Пороховой: «Вы можете (слегка) ударить их»; и даже у такого достаточно либерального автора, как А.-Ю. Али, читаем комментарий: «Можно слегка физически наказать»). Но ведь употребляемый здесь глагол дараба, который традиционно понимается как «бить», достаточно амбивалентен. И в самом Коране, помимо смысла «бить»/«ударить» (2:60, 73; 8:50), он имеет такие значения: «отправляться в путешествие» (2:273; 3:156; 4:101); «возвести [стену и т.п.]» (57:13); «приводить [пример]» (2:26; 13:17); «игнорировать», «не обращать внимания» (43:5); «запечатывать» (18:11); «разъяснять» (13:17) и др. Тогда на каком основании наши богословы-мужчины решили, что в айате 4:34 однозначно подразумевается причинение побоев женам, а не, скажем, покидание оных как крайняя мера?
И даже если в данном айате и вправду говорится о побоях, то из Сунны явствует, что речь вовсе не идет о наказании за какой-то каприз или непослушание (как обычно понимают слово нушуз в айате). В своем прощальном наставлении, произнесенном им во время паломничества десятого года от хиджры, Пророк в тех же выражениях, что и в айате 4:34, упоминает о дозволении сторониться жен в ложе и причинить им побои (причем «не сильно», гайр мубрих), но именно за… супружескую измену! (фахиша мубаййна, ср. айаты 4:19; 33:30; 65:1; об этом передает Ибн-Хишам в «Сире», так гласит и известный хадис Джабира о Прощальном паломничестве, приводимый у Муслима; данное свидетельство служит и очередным аргументом против утверждения о смертной казни-раджме как о каре за прелюбодеяние).
Далеко не соответствует высокогуманному учению Корана и интерпретация средневековыми богословами айатов 23:5-6 (тождественных айатам 70:29-30), благохвально отзывающихся о верующих, которые «оберегают свои интимные части» (аль-хафизун фуруджихим) от всех, кроме как от своих жен и «тех, чем владеют их десницы» (ма-малякат айманухум). Последнее выражение они истолковали в смысле невольниц/рабынь, а сами айаты – как дозволение хозяину/господину иметь внебрачные половые связи со своими рабынями. Такая интерпретация спорна, по крайне мере, в трех отношениях.
Во-первых, в указанных айатах (из обеих сур) речь идет о верующих вообще, без различения мужчин и женщин. Да, арабское слово му’минун («верующие») выступает здесь в форме множественного числа мужского рода, но в Коране, как хорошо известно, такая форма носит обобщающий характер, а не относится только к представителям мужского пола. А коли так, то почему наши богословы не распространяли такое право на женщин, владеющих рабами?! Тем более что арабское фардж (мн. ч. фурудж), переведенное нами как «интимная часть», первейшим образом обозначает именно женский половой орган.
Во-вторых, смысл арабского слова фардж, а с ним и выражения хифз аль-фадж («оберегать фардж») гораздо обширнее значения «половой орган» и, соответственно, «оберегать фардж от половых сношений». Ибо оно указывает на интимные части вообще – на то, что в Коране, Сунне и фикхе выражает термин ‘аура, т. е. на части тела, которые неприлично обнажать в общественных местах. Стало быть, речь в данных айатах скорее идет о некотором послаблении запрета касательно обнажения таких частей тела в домашней обстановке, в частности, – в присутствие рабов/слуг. И в пользу такого толкования айатов 23:5-6 свидетельствуют аналогичные наставления айатов 24:31, 58.
В-третьих, если и допустить, что в айатах 23:5–6 и 70:29–30 подразумеваются половые органы и сексуальные связи и если у арабов до Ислама действительно дозволялись внебрачные половые сношения с рабынями, то следует обратить внимание на тот факт, что обе суры относятся к мекканскому периоду, когда Пророк еще мог терпеть подобные языческие нравы. Но кораническая реформа, воплощенная в айате 25 мединской суры 4, положила конец институту наложничества, узаконив половые отношения хозяина с рабыней через брак и только. Впрочем, и в сурах 23 и 70 под «теми, чем владеют их десницы» могли пониматься жены из бывших рабынь/невольниц, и таковые рядополагаются «женам-азвадж», ибо они имеют меньше прав, сравнительно с последними как свободными женщинами (мухсанат, хара’ир).
Приятно отметить, что в недавно вышедшем на русском языке переводе тафсира/комментария А.-Ю. Али сделан значительный шаг в направлении к адекватному пониманию айатов 23:5–6 и 70:29–30. Как пишет комментатор, в этих айатах подразумеваются захваченные во время войны пленницы, статус которых впоследствии определялся айатом 4:25. Эта интерпретация идет в русле третьего из изложенных выше соображений. Мы же склонны к толкованию, соответствующему второму соображению. В любом случае мы полностью согласны с комментарием А.-Ю. Али к айатам 5–6 из суры 23: «В Исламе дозволяются лишь естественные половые отношения, ограничиваемые узами брака».
Призывая к различению коранического/пророческого Ислама от Ислама богословского/исторического и к освобождению положений Корана (и Сунны) от неверных интерпретаций и наслоений, мы одновременно подчеркиваем необходимость толерантно-плюралистического подхода к различным течениям и школам ислама. Нам подобает постоянно помнить слова Пророка о разнообразии во мнениях мусульманской общины как о знамении Божьей милости к ней. Пора отказаться от эксклюзивистской, сектантско-изоляционистской версии хадиса о разделении Ислама на семьдесят три толка, согласно которой только один из них удостоится спасения. Вместо нее надо утвердить версию, к которой склонялся имам аль-Газали: «Все они будут спасены, а обречен – лишь один толк».
Без арабизмов
В последние годы все сильнее проявляется тенденция к использованию арабизмов в переводах Корана. И на такую практику ориентируют резолюции ряда научных конференций, организовавшихся в арабо-мусульманских странах. Нам предлагают сохранять арабское имя Аллах, а не переводить его русским «Бог»; имена ангелов и пророков, а с ними и других общих между Кораном и Библией исторических лиц передавать в их арабской форме – Джибрил (Гавриил), Микал/Микаил (Михаил), Хавва (Ева), Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Муса (Моисей), Иса (Иисус) и т.д.; оставлять без перевода термины салат/салят (молитва; некоторые переводчики даже считают возможным передать салат словом намаз), закат/закят (милостыня) и т.п. Вместе с тем эта установка вызывает возражения и функционально-практического, и культурно-идеологического, и научно-теоретического характера.
Ведь при общественно-публичном способе бытия и функционировании таких священных текстов, как Коран и Библия (они цитируются на молитвах и проповедях, в газетах, теле- и радиопередачах и т.д.), нецелесообразной оказывается практика оставлять без перевода определенные слова с разъяснением их по мере поступления или с выделением их в отдельный список, как это может иметь место в случае того или иного научного трактата. И неужто иные переводчики не замечают, насколько неудовлетворительно – хотя бы с визуально-эстетической точки зрения — решение, когда в скобках дается соответствующее русское слово. Вот как выглядит, например, айат 46 суры 5: «Вслед за ними Мы отправили Ису (Иисуса), сына Марьям (Марии), с подтверждением истинности того, что было прежде ниспослано в Таурате (Торе). Мы даровали ему Инджил (Евангелие)…»!
В научном и идеологическом планах спорным является сохранение арабской формы имени Бога и пророков. Аргументы на сей счет нами были изложены в ходе дискуссии с нашим другом С. М. Прозоровым – «Аллах или Бог?», опубликованной в журнале «Минарет» (№1 за 2006), а затем воспроизведенной в вышеупомянутой нашей книге. Остается только заметить, как одни переводчики и религиозные деятели некорректно употребляют оба имени одновременно – и «Аллах», и «Бог», другие же стараются обойтись без того и другого, предпочитая им «нейтральные» эпитеты – «Господь», «Творец», «Всевышний» и т.п.
Адекватному постижению коранического смысла не способствует, а, наоборот, мешает использование арабизмов, таких как салят и закят. В Коране эти, часто встречающиеся слова, преимущественно употреблены в их первоначальном, общем толковании (соответственно, «молитва» и «милостыня»), а не в узком их понимании, впоследствии утвердившемся в мусульманской культуре (как «ежедневная пятикратная обрядовая молитва» и «нормативная милостыня»).
И в этом плане вряд ли удачна такая передача слов Иисуса из айата 19 суры 31: «…и заповедовал мне совершить намаз и раздавать закят, пока я буду жить».
К более серьезному расхождению с исконным значением приводит сохранение арабского слова Ислам. В ряде случаев — например, в айатах 3:19, 85 — оно таит в себе и опасность воинствующего эксклюзивизма, не совместимого с плюралистическим духом Корана, с признанием духовных миссий домусульманских пророков. Фигурирующее в арабском оригинале слово «Ислам» действительно впоследствии стало обозначать религию, проповедуемую Пророком Мухаммадом. Но в Коране это слово, как и производные от него, имеют и более широкий смысл, выражая идею преданности Богу и покорности Его воле. По-этому, согласно Корану, все богооткровенные религии суть Ислам, а их приверженцы – муслимун, «мусульмане». И Писание широко прилагает такие эпитеты к доисламским пророкам и их последователям.
В заключение хотелось бы заметить любителям арабизмов, что само слово ‘араби, обычно употребляемое в Коране для характеристики его языка, необязательно означает «арабское», ибо оно имеет также смысл «ясное». И в таких сочетаниях, как би-лисанин ‘арабийин мубин, даже при понимании этого слова как «арабский», чему соответствует перевод выражения как «на ясном арабском языке», акцент делается на слове «ясном», а не «арабском» (ср.: «я тебе ясным русским языком говорю»)!
